МАЯКОВСКИЙ Владимир | Поэзия серебряного века | Антология Нефертити

Владимир МАЯКОВСКИЙ

[А все-таки]
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
Проститутки, как святыню, на руках понесут
И покажут богу в своё оправданье.

[Вместо оды]
Мне бы хотелось вас воспеть во вдохновенной оде,
Только ода что-то не выходит.
Скольким идеалам
Смерть на кухне и под одеялом!

Лиличке
(Вместо письма)
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь, может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий, обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда б ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя усталый слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

«Любит? не любит? Я руки ломаю...»
Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы
разбрасываю разломавши
так рвут загадав и пускают
по маю
венчики встречных ромашек
пускай седины обнаруживает стрижка и бритье
Пусть серебро годов вызванивает
уймою
надеюсь верую вовек не придет
ко мне позорное благоразумие

[Мама и убитый немцами вечер]
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго,
кургузый,
шершавый
и вдруг, -
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.

[Наше новогодие]
Дайте крепкий стих годочков этак на сто,
Чтоб не таял стих, как дым клубимый,
Чтоб стихом таким звенеть и хвастать
Пред временем, перед республикой, перед любимой

[Послушайте]
Послушайте! Ведь, если звезды зажигают,
значит - это кому-то нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

[Разговор с фининспектором о поэзии]
Всё меньше любится, все меньше дерзается,
И лоб мой время с разбега крушит.
Приходи страшнейшая из амортизаций –
Амортизация сердца и души

[Сергею Есенину]
Слово - полководец человечьей силы.
...
В этой жизни помереть не трудно.
Сделать жизнь значительно трудней.

[Эй]
Возьми и небо заново вышей,
Новые звезды придумай и выставь,
чтоб, исступленно царапая крыши,
в небо карабкались души артистов

«Я знаю силу слов, я знаю слов набат...»
Я знаю силу слов, я знаю слов набат.
Они не те, которым рукоплещут ложи.
От слов таких срываются гроба
шагать четверкою своих дубовых ножек.
Бывает: выбросят, не напечатав, не издав.
Но слово мчится, подтянув подпруги,
звенит века, и подползают поезда
лизать поэзии мозолистые руки.